ЧАСЫ И ЧАСОВЩИК

ЧАСЫ И ЧАСОВЩИК
Уильям Пэли (1800)
Paley W. Natural Theology. L.,1802. P.1-5

1. Предположим, пересекая вересковую пустошь, я поставил ногу на камень, и, если я спрошу, как камень оказался там, то я мог бы ответить, что, скорее всего, он лежал там всегда, и, возможно, будет нелегко доказать, что такой ответ бессмыслен. Но если, предположим, я найду на земле часы, я могу спросить, как они в таком месте оказались, и в таком случае я едва ли дам ответ, что они лежали там всегда. Но почему же этот ответ будет иным, нежели относительно часов? Почему второй случай не может быть столь же допустимым, сколь и первый? Только по той причине, что, когда мы придем осматривать часы. которые увидим, мы найдем в них то, что мы не смогли обнаружить в камне, а именно, что множество их частей были подогнаны и собраны вместе с определенной целью, будучи сформированы и отрегулированы таким образом, чтобы производить движение, и это движение настолько точное, что способно указывать время, так что, если бы разные части были подогнаны иным способом, нежели есть, или имели иной размер, или были бы размещены любым другим способом или в любом ином порядке, нежели тот, в котором они размещены, то они либо не производили бы никакого движения, либо ими нельзя было бы пользоваться так, как это нужно.
Если подсчитать несколько самых простых из этих частей и их предназначений для определенного результат, мы увидим следующее. Перед нами цилиндрическая коробка, содержащая свернутую спиралью упругую пружину, которая своим усилием расслабляет саму себя, будучи свернута внутри коробки. Далее мы наблюдаем гибкую систему приводов, изготовленную для того, чтобы снизить давление пружины на корпус. Затем мы находим ряд колес, зубцы которых захватывают и приводят друг к друга в движение от фузеи к противовесу и от противовеса к указателю, и в то же время размер и форма этих колес регулируют это движение так, что оно совершается прямо и равномерно, чтобы пройти через заданное пространство в заданное время. Мы обращаем внимание на то, что колеса сделаны из латуни, чтобы уберечь их от ржавчины, пружина из стали, ибо ни один другой металл не так эластичен, над циферблатом часов помещено стекло - материал, который не используется ни в какой другой части работы, но целое было бы почти бесполезно, если бы здесь было что-то иное, чем прозрачное вещество, ибо показания часов нельзя было бы увидеть, не вскрыв их.
Чтобы понять работу этого механизма, на самом деле требуется осмотр инструмента и, возможно, некоторые предыдущие знания о предмете, но если мы однажды понаблюдаем и поймем это, то мы неизбежно убедимся, что часы должны иметь создателя; должен существовать, по крайней мере где-то и когда-либо, мастер или ремесленник, что создал эту вещь для той цели, с которой мы ее теперь используем, который постиг ее конструкцию и замыслил ее применение. Я полагаю, что также не ослабило бы этот вывод, если бы мы никогда не видели, как делаются часы, никогда не знали художника, способного изготовить их, если бы мы были совершенно неспособны изготовить такую вещь сами или так и не поняли, как она изготовлена, если бы изысканные остатки древнего искусства значили для нас не больше, чем не менее любопытные произведения современного производства. Не так много людей на самом деле хорошо знают, как поворачиваются овальные рамы. Незнание такого рода возвышает наше мнение о невидимом и неизвестном мастерстве художника, если он невидим и неизвестен, но не вызывает в нашем уме никаких сомнений в существовании и деятельности такого мастера или художника, где бы и когда бы он ни жил. И я не представляю, в чем мог бы отличаться этот вывод, если вопрос возникает в связи с человеческим агентом или в связи с агентом другого рода, обладающим в каком-либо смысле иной природой.
2. Далее, наш вывод не аннулирует также то, что часы могут идти неправильно или они вообще плохие. Назначение машин, их конструкция, а также ее замысел, будут очевидны, даже если допустить нерегулярность движения, можем мы объяснить это или нет. Не обязательно, чтобы машина была совершенной, чтобы показать, с каким замыслом она была сделана; единственный необходимый вопрос здесь - это была ли она создана с каким-то замыслом вообще.
3. В-третьих, не внесет никакой неопределенности в спор, если в часах есть несколько частей, о которых мы не могли ничего узнать,или еще не выяснили, каким образом они производят общий эффект, или даже если есть некоторые части, относительно которых мы не смогли установить, способствовали ли они этому каким-либо образом. Ибо, что касается первого момента, то если мы видим, что из-за порчи или потери каких-то деталей в часах их движение остановилось, замедлилось или ускорилось, то у нас не осталось бы никаких сомнений относительно полезности всего замысла или назначения этих частей, хотя мы были бы не в состоянии исследовать способ или связь, в соответствии с которыми или посредством которых работа целого будет зависеть от их действий или помощи; и чем сложнее эта машина, тем более вероятно, что эта неясность возникнет. Что касается второго момента, то следует предположить, что есть части, которые можно было бы изъять без ущерба для движения часов, и это можно показать на опыте, изъяв эти лишние части. Но даже если бы мы были полностью уверены, что они таковы, то не отказались бы от рассуждений, которые у нас были в отношении других частей, ибо указание на замысел у нас осталось бы практически неизменным, как и раньше.
4. Но, в-четвертых, любой разумный человек усмотрит в существовании часов с их различными механизмами, которые мы описали, одну из возможных комбинаций материальных форм; это все, что он нашел в том месте, где он нашел часы, и, должно быть, там содержатся какие-то внутренние конфигурации или другие, так что эта конфигурация может быть структурой, которую мы видим, то есть произведением часового мастерства, в отличие от других структур.
5. И, в-пятых, если это принесет больше пользы исследованию и удовлетворит нас, то следует ответить, что главное, что существует в вещи - это принцип порядка, который собрал части часов в их нынешнем виде и расположении. Если человек никогда не знал часов, сделанных по иному принципу порядка, то он даже не может сформировать для себя некое подобие порядка - представление о том, что подразумевается под принципом порядка, отличное от интеллекта часовщика.
6. В-шестых, он был бы очень удивлен, если бы услышал, что механизм часов не был доказательством изобретательности, и это уже мотив для того, чтобы счесть, что такой вывод разумен.
7. И, в-седьмых, человек был бы не менее удивлен, узнав, что часы в его руках не более чем результат действия законов природы металла. Будет извращением языка считать любой закон действующей причиной чего-либо. Закон предполагает наличие агента, ибо это только режим, в соответствии с которым действует агент; он подразумевает силу, ибо он есть порядок, в соответствии с которым действует эта власть. Без этого агента, без этой силы, которые оба отличны от него самого, закон ничего не делает и ничем не является. Выражение "закон природы металла" может показаться странным и резким для человека с философским ухом, но оно кажется вполне оправданным, как и некоторые другие, более знакомые ему, например, "закон растительной природы", "закон растительного мира", закон животной природы’, или, действительно, как "закон природы’ в целом, когда назначается в качестве причины явлений при исключении агента и власти, или когда он подменяет собой их действие.
8. Наконец, наш наблюдатель не лишится своего заключения или своей уверенности в истине, если ему скажут, что он вообще ничего не знает по этому поводу. Он знает достаточно для своего аргумента: он знает полезность цели, и он знает приспособленность человеческих средств для ее достижения. Эти моменты, будучи известными, делают менее важным незнание других пунктов, и его сомнения относительно других моментов, конечно, не влияют на достоверность его рассуждений. Сознание того, что мы знаем мало, не породит недоверие к тому, что мы действительно знаем.

ПРИМЕНЕНИЕ АРГУМЕНТА

Каждый признак изобретательности, каждое проявление замысла, который имеет место в часах, существует, в произведениях природы; с той разницей, что на стороне природы этого больше, и в такой степени, которая превосходит все расчеты. Я имею в виду, что изобретения природы превосходят изобретения искусства, в своей сложности, тонкости и изощренности механизма; и еще больше, если, возможно, они выходят за их пределы по количеству и разнообразию; однако хотя во множестве случаев они являются менее очевидно механическими, но не менее очевидно наличие в них замысла, и не менее очевидно приспособление к их цели или предназначению не меньшее, чем имеют самые совершенные произведения человеческой изобретательности.